Саша вздохнул.
 О том, что поздно родился.
Иришка поняла его, кивнула. Помолчав немного, сказала:
 Когда закончится война, я обязательно пойду учиться. Хочу стать врачом. Прислушалась. Оба раненых успокоились. Но только она присела на порожке у двери, чтобы хоть немного отдохнуть, в соседней каюте снова раздалось:
 Сестра!
И так всю ночь.
Рассвет наступил незаметно. Вернее, это Иришка его не заметила.
С верхней палубы по трапу спускались капитан Келих, Любин, Чубарь, трое незнакомых в форме речников и широкоплечий высокий военный в новом зеленом плаще.

      Иришке раньше казалось, что отец, когда и сердился, не был хмур, а глаза даже улыбались. Кто-то принес из салона тумбочку с ржаным висячим замком. Едва поставили ее, как проломился полусгнивший фанерный бок и на пол из дыры посыпались костяшки домино, шашечные кругляшки, шахматные фигуры.

      И порой, глядя на воду, девочка как бы забывала о том, что уже давно идет война, что все вокруг так изменилось.
 И о папе, — добавила Иришка. Она даже улыбнулась. Теперь она еще больше поверила в то, что отец жив. Если отец не погиб во время прорыва у того моста, значит, должен быть жив!
 Пойдемте ко мне, — пригласил капитан.

Нарезал целый ворох.
 Держи, — неуклюже протянул он букет и увидел, как повеселели каштановые Иришкины глаза. — Поставишь в банку с водой, долго будут стоять, — сказал он.
Иришка кивнула, подавив вздох.

      И уже не во сне, а наяву услышал он это слово — «бомба». Но произнесла его не Иришка, а боцман Божко. И он не кричал, а говорил быстро, деловито:
 Бомба, всем на берег.
 Какая бомба? — проворчал сквозь сон Василь.

 Я и вправду пришел, — беспокойно улыбнулся Саша, поняв, что его принимают за кого-то другого.
 Нда… — неопределенно проворчал большеголовый, видимо, сообразив, что обознался.