Леонид Маркелович, облив ветошь керосином, сунул ее под дрова, чиркнул спичкой. Черно-красное пламя вмиг охватило пирамидку сухих дров, заметалось из стороны в сторону, потом запылало ярко, весело.
 Уголь, — спокойно говорит Чубарь. Словно они всю жизнь пели вместе, словно давным-давно спелись. Голоса у всех разные, но каждый из них по-своему украшает песню».� Глядела девушка на Сашу почему-то виновато и грустно.
 Чайник закипел, — сказал Саша.
 Спасибо, Саша, — сказала бабушка.
Она достала из шкафчика три стакана, блюдечко с конфетами, поставила все на стол, пригласила:
 Ну, что же вы, садитесь.

      Первый ли такой солнечный, теплый весенний день, ранняя ли гроза, хлынувшая на город, или тот паренек в тельняшке и мичманке, так напоминавший веселых матросов из команды отца, которые любили и баловали Иришку и которых любила она. На палубе уже толпилась кучка пассажиров, прибывших в Мозырь.

      — Ты ждал?
 Ждал, — сознался Саша. И стало приятно, что он сказал правду и еще от того, что это признание обрадовало Иришку. Она, уже не улыбаясь, быстро и благодарно взглянула на него.

 Мой папа тоже речником… механиком на мониторе плавал. В Днепровской флотилии. Василий Алексеевич Стрельченко. Не слыхал?
 Нет, — покачал головой Саша.
Она, уже не улыбаясь, быстро и благодарно взглянула на него.
 Хочешь семечек? — спросила она.
 Давай.
Иришка быстро сунула руку в карман телогрейки и высыпала Саше на ладонь горсть еще теплых семечек. Они пахли вкусно, аппетитно.

      И еще ей подумалось, что отец в те страшные часы вспоминал ее и, совершая подвиг, прикрывая товарищей, он защищал и свою дочь Иришку, и всех тех детей, у которых война отняла детство.
Иришкиного отца Саша не знал. Но рассказ Келиха буквально потряс его. А за уголь извините, чего нет, того нет. Затем, что-то вспомнив, запрыгал к будке, примостившейся на краю дебаркадера, и вынес, держа под мышкой, два новеньких лома.