Едва они высадились на мягком, уже покрытом первой травой берегу, с парохода донеслось:
 Шлюпку обратно!
И вновь у ребят загорелись надеждой глаза. Трое — боцман, Саша, Василь — бросились к шлюпке.
Она приветливо улыбалась. Помахала рукой, подзывая к себе. Саша подошел.Перед женщиной стояла старенькая, с облезлым никелем на ручках детская коляска, заваленная старым тряпьем.
 Что-то я слышу о рукаве от тельняшки. У меня имеется.
И порт был мертв. Ни одного суденышка не прижималось, как когда-то, к шумному причалу затона.
Любин уселся на пустом железном ящике и молча глядел на воду.
Саша опустился рядом. Тоже молчал.

     
Черный пароход
Днепр становился уже, хотя разлив его был по-прежнему широк. Нужно было очень внимательно следить, чтобы пароход не сошел с фарватера, который, как и в низовье, еще не обозначался никакими знаками. Лицо у мужчины красное, со следами сильных ожогов.
 Тебе что, девочка, ищешь кого-нибудь? — тихо спросил он.
 Нет, я… — Иришка замялась. Идя сюда, она решила всех подряд спрашивать об отце.

     
Из-за крыш домов наползла громада темной, с синевато-дымными боками тучи. Тут же под ней блеснула короткая тонкая молния, и гром сотряс не по-мартовски прогретый воздух.
Даем вам еще день. Переоборудуйте салон под операционную, в каюты подвесьте, по возможности, еще койки, команде придется потесниться. Ну, желаю вам, как говорится, счастливого плаванья.
Было приятно держать его, теплый и пахучий, в руках, слушать ласковый голос Никитичны: «Лузай, лузай на здоровье, моя хорошая дивчинка».

      Да если бы такое место и нашлось, никто, несмотря на усталость, не стал бы спать.
Когда на борту находились раненые, команде спать не полагалось.
 Отоспимся на обратном пути из Мозыря, — говорила Сай.� Иришка остановилась рядом. Мужчина обернулся, задумчиво посмотрел на нее. Лицо у него было усталое и доброе. И девочка смело спросила:
 Скажите, пожалуйста, вы не знали механика Василия Алексеевича Стрельченко?
 Стрельченко? — стал припоминать мужчина.