Девушке все время казалось, что тот передумает и направит ее не на пароход, а в какое-нибудь другое место, ведь рабочие везде были нужны.

Василь и Саша совковыми лопатами загребли уголь, слегка раструшивая, подбросили в топку. В ней задымило сильнее, чернота угля стала наливаться огненной краской. Ребята подбрасывали еще и еще. И тут же отвечал: «Я сделал бы все, чтобы быть на них похожим».
 О чем ты думаешь? — спросила Иришка.
Саша вздохнул.
 О том, что поздно родился.
Иришка поняла его, кивнула.

     
 Видишь?
 Ну так что?
 Так берешь или нет?
Саша нерешительно помялся. Он все еще не очень понимал, что хотела эта женщина, но все же где-то теплилась надежда, а вдруг совершится чудо, вдруг эта добрая на вид женщина вправду сделает из рукава то, что ему было так нужно.

 Нда… — неопределенно проворчал большеголовый, видимо, сообразив, что обознался. Потер голову, спросил устало, сквозь вялый зевок: — Что тебе?
 Я пришел, чтобы устроиться на пароход матросом… или хоть кем-нибудь, хочу плавать.

     
 Сильный, — усмехнулся солдат. — Это ты, брат, отощал. Растешь, организм требует хорошего питания, а в оккупации жили как, от голодухи до макухи? И сейчас, видно, не густо с харчами… Вот и подкосило тебя.
Саша не ответил. А когда понял, усмехнулся, махнул рукой и вскочил на ржавую подножку некрашенного, без стекол, с вырванными дверями вагона.
И едва трамвай отъехал, тяжелый невесенний ливень пролился на город. Саша поспешно укрылся в подворотню. Давно у него не было такого удачного, такого радостного дня.

     
Плюхнулась на воду шлюпка. Боцман стал раздавать топоры, ломы и пилы.
 Чтоб веселее было драить, давай трави, хлопцы! — сказал Чубарь.
И посыпались один за одним анекдоты, веселые прибаутки. На палубу докатился такой рокот смеха, что в люк даже заглянул Любин.
 Вы что там, керосину напились? — спросил он.