Но рассказ Келиха буквально потряс его. Ему картина боя представлялась так ярко, словно он сам был на одном из мониторов, стоял за пулеметом, чувствовал рядом обжигающее пламя. Перед самым приходом оккупантов дед потопил в реке бакены и убрал с берега все водные знаки.
 Пусть немцы плавают вслепую, — сказал старый бакенщик внуку.
Перед этим его долго не было.

      Сай вынула из командирской сумки, висящей на боку, блокнот, записала в нем что-то и, вырвав листок, передала его сестре.

Василь провел носком сапога черту по пыльному тротуару.
 Я первый.
 Идет.
Присев и несколько раз спружинив на ногах, Василь оттолкнулся и прыгнул. Оглянулся, измерил глазами расстояние.
 Теперь ты.

      На земле вдоль тротуаров разложены тряпки и статуэтки, ковры и платья, ржавые гвозди и баночки из-под лекарств. Здесь было все, что только могло остаться, уцелеть за время оккупации и что можно было продать.
 Так папа… погиб? — вновь не слыша своего голоса, спросила Иришка.
 Не знаю, — покачал головой Федор Михайлович. — Здесь, у Печковского моста, Стрельченко остался жив…
Капитан обнял поникшую было Иришку.
Не прогонишь, тебя не засмеют?
 Кто?
 Ну, кто-нибудь. Скажут, вот еще навязалась…
 Не скажут, — уверенно ответил Саша. — У нас хорошие ребята.

      До войны как-то плыл с отцом на «Богдане Хмельницком», один спортсмен-машинист попался мне. И злился, и ругался, а выиграть не мог. — Божко рассмеялся, хитро кося глазами.
 Ваш отец служил на «Богдане Хмельницком»? — спросил Саша.
То, что у Иришки была теперь настоящая работа, делалоее бесконечно счастливой. Поэтому она с такой радостью и встречала каждого, кто подходил к ней, будь то кто-нибудь из членов экипажа или из пассажиров.