Берите и наши вещи, все, что надо, — вздохнула Иришка.
Никитична открыла шкаф, чемоданы, что-то откладывала в сторону, подсчитывала.
Но и в ней было что-то непривычное для глаза. И Саша вскоре понял, что именно. Пустынность. Ни парохода, ни баржи, ни даже крохотного катерка-буксира не было видно в весенних водах. И порт был мертв. Перейдя ее, они стали подниматься вверх по безлюдному Владимирскому спуску.
 А хочешь, я и тебя научу танцевать?
 Научи.
 Вот только где? — задумалась Иришка.
Саша пожал плечами.
Иришка приумолкла и задумалась так, словно это был очень серьезный вопрос.

      А на рынке уже у самых ворот пахло жареным луком, мясом.
У Саши даже под ложечкой заныло. Тот хлеб, который дал ему солдат, почти не утолил постоянного давно ставшего привычным чувства голода.
 Ну, давай хоть на малом, — распорядился капитан.
 Сколько до Мозыря? — спросила Сай.
 Немногим более ста пятидесяти километров.
 К утру дойдем?
 Если все будет благополучно, — сказал капитан Келих.
И Саша, и раненые слышали этот разговор.

     
Вдруг пошел снег. Так часто бывает весной. То греет теплое солнце и даже парит, как в душный летний день, то дохнет ледяным ветром, а то, вот как сейчас, ни с того ни с сего надвинулась туча и густо посыпали крупные снежинки. А болезнь моя — пустое. Поболею и перестану. Вот мама пишет, что вышлет посылку с лекарствами. А лучшее мое лекарство, когда вы все живы и здоровы. ОбАлеше беспокоюсь. Как он там? Что-то давно нет письма из госпиталя.  — Поставишь в банку с водой, долго будут стоять, — сказал он.
Иришка кивнула, подавив вздох. Саша, видимо, добрый парень.

     
 Нет, ребята, кажется, все, — ответил Любин, наклоняясь над люком трюма. — Теперь насос уже не возьмет, тащи, Валерий, свои ведра.
 Айда, ребята, поможете, — кивнул боцман Саше и Василю.
Рука у Сай хотя и тонкая, но в пожатии по-мужски крепкая и властная.