Он усмехнулся, стало вдруг легко и весело. Да и ребята здесь собрались не молчаливые и не хмурые.
 Чтоб веселее было драить, давай трави, хлопцы! — сказал Чубарь.
И посыпались один за одним анекдоты, веселые прибаутки. и все вокруг окутает, сожмет еще не густая, черновато-пепельная темень, которую даже звезды не могут пробить всей своей яркостью, лишь чуть-чуть мерцают — крохотные, тусклые.
Еще до наступления сумерек пароход на самом тихом ходу, осторожно, чтобы не сесть на мель,
 Белый как полотно стал. Болен, что ли?
 Здоров я… — ответил Саша, вытирая выступивший на лбу пот. Ему стало очень стыдно.

      Обрадовали потому, что в густой пелене снега можно было пройти незамеченным, а испугало его то, что девушка могла уйти домой. Качай себе да качай. Нажимай на рычаг — поднимай, вниз — вверх, вниз — вверх.
Поскрипывает, всхлипывая, насос, из брезентового шланга льется за борт густая с илом и песком вода.

      А ты?
 У хозяйки. Мы сняли у нее перед войной квартиру. На Константиновской.
 А номер?
Иришка нахмурилась, замкнулась:
 Зачем это тебе? Ни к чему…
 Может, я все же разузнаю что…
 Я сама приду на пристань к «Осипенко». Достала иголку и, присев на крохотный стульчик, стала быстро обметывать края прорезов черными нитками. Другой, в накинутой на плечи черной шинели, большеголовый, лысый, положив на стол развернутую газету, которую он держал перед собой, скупо кивнул на приветствие и уставился на Сашу так, словно что-то вспоминал.

     
 Полина Осипенко, Мария Раскова, Валентина Гризодубова, — повторила задумчиво Иришка. — Какие замечательные имена! Я когда-то мечтала быть похожей на одну из них. Тогда фашисты и обрушили весь огонь на монитор.