И вспомнилось ей, как они с отцом, еще в Херсоне, сделали двухэтажный скворечник. «Не будут в таком жить две семьи», — сказал сосед по квартире. «Будут», — уверенно ответил отец.
 Ешь, еще упрашивать тебя!
 А ты сам вон какой худющий, желтый…
 Это не от голодухи, — сказал солдат, — в живот я был ранен. Из госпиталя. Мне и хлеба-то черного есть нельзя. Только белый, из крупчатки. Хирург сказал: «Поезжай хоть на недельку в село.
Потом начался фильм — веселый и какой-то очень светлый.
Иришка и Саша сидели, поглощенные событиями, происходившими на экране, волнуясь за судьбу героев.

     
 Сдурел? — удивился тот.
 Разве так гребут? Нас вон куда относит! — сказал Саша. — Давай вместе!
 Правильно! Нажимай вдвоем, а то потом против течения идти придется, — говорил Чубарь. — Да осторожнее, шлюпку опрокинете!

На пароходе все заволновались, Саша почувствовал, как тело стало бить озноб, зуб на зуб не попадал, хотя на лбу выступила испарина.
Он поглядел на Иришку, та стояла рядом с Женей, крепко вцепившись в ее руку.

      — Какие замечательные имена! Я когда-то мечтала быть похожей на одну из них. А теперь…
 Что теперь?
 Да так, — грустно усмехнулась она, — Тебя как зовут?
 Саша.
 А меня Ирина, Ира. Папа меня называл Иришкой. Так сейчас все и зовут. Затем показалась палуба.
 Да ты постой!
 Тельняшку мне, — уже сердито сказал Саша.
У женщины было круглое добродушное лицо, веселые смеющиеся глаза.

      Стоял, переминаясь с ноги на ногу, чувствуя неловкость, хотя и уходить ему не хотелось. Но молчать тоже было тягостно.
Недалеко от кормы распластались под водой ветви кустистых ив, уже зазеленевшие, подрагивающие от течения.
Плюхнулась на воду шлюпка. Боцман стал раздавать топоры, ломы и пилы.