Жили они в Харькове. Погостив несколько дней, отец с матерью уехали в Крым, в санаторий. Саша остался с бабушкой в Киеве. А через неделю началась война.

 Не надо носилок, — раздраженно молвил раненый, — ноги у меня целы, глаз нет. Не видишь? Проводи меня.
И только тут Саша увидел, что не только руки, но и все лицо солдата толсто забинтовано.
По дороге Иришка встретила мужчину в форме речника, с палкой в руках. Он неторопливо шел по набережной, припадая на поскрипывающий протез.

      Боцман Валерий бросил на баржу причальные концы, которые там сразу же подхватил кто-то быстрый и ловкий.
 В первую очередь выгружать тяжелораненых! — прозвучал голос Варвары Степановны.
Иди.

      И все делал быстро, угодливо, никогда таким его не видел Валерий. Да и знал — не может старый бакенщик зря так унижаться перед врагом, дед делал это нарочно, хитрил, но что он задумал, Валерий вначале не мог понять.
 Память, память стала неважной!� Только два гитлеровских танка сумело прорваться к мосту, но и их тут же накрыли… Не одну атаку отбили мы. Но немцы все шли и шли — танки, авиация. А у нас и боеприпасы на исходе. У нее ни отца, ни матери…
 Какая она из себя? — спросил Любин.
 Красивая, — неожиданно выпалил Саша.
 Вот оно что, — несколько удивленно произнес Любин, — понятно… Но я не об этом спрашиваю.

     
Келих тоже тепло улыбнулся дежурному и затем скомандовал негромко:
 Отдать швартовы!
 — А ты тут дома уж как-то…
И началась для Иришки новая жизнь, голодная, полная тревог. Чтобы прокормиться с Иришкой, Никитична уходила на села.